Фамилия Эвен-Шошан в Израиле очень известна: её носили все три сына минского учителя иврита и литератора Хаима-Давида Розенштейна (1871 – 1934), взявшие по приезде в 20-е годы прошлого века в Израиль литературный псевдоним отца как родовую фамилию (Эвен-Шошан в переводе с иврита и Розенштейн – с идиша буквально означают: «камень розы»).
Старший из братьев, Цви (1898 – 1968), был видным деятелем международного и изральского рабочего движения, одним из руководителей Гистадрута (профсоюзного объединения трудящихся страны). Особенно знаменит средний брат, Авраам (1906 – 1984), ставший одним из ведущих лексикографов, составителем нового толкового словаря языка иврит и ряда других лингвистических работ. Удостоен Государственной премии Израиля, премии им. Х.-Н. Бялика и ряда других наград.
Шломо – младший из братьев, 15-летним подростком в 1925 году приехав в подмандатную Британии Палестину, окончил сельскохозяйственную школу, и в качестве агротехника был одним из основателей кибуца Сдэ-Нахум («Наумово Поле»), где и окончил свой жизненный путь на 95 году жизни. Ещё в 30-е годы он стал литературным переводчиком и редактором, через руки которого прошли и были изданы более 200 названий художественно-литературных и историко-публицистических книг.
В том числе, начав с классики («Господа Головлёвы» М. Салтыкова-Щедрина), он переключился на современную русскую литературу и сделал достоянием израильтян, читающих на иврите, произведения К. Симонова, А. Бека, Ю. Казакова, В. Тендрякова, А. Вознесенского, Б. Ахмадулиной, Е. Евтушенко, М. Алигер и ещё множества русских писателей советского времени.
При этом со многими он вступал в переписку, а в 1963 году, во время поездки в СССР, познакомился и был принят в домашней обстановке В. Некрасовым, А. Беком, пообщался с рядом других писателей. С В. Некрасовым, семьёй А. Бека и А. Кузнецовым у него завязалась многолетняя переписка и дружеские отношения.
Во время Второй мировой войны Шломо перевёл на иврит книгу лирики К. Симонова «С тобой и без тебя», и с караваном помощи воинам Красной Армии, снаряжённым из подмандатной Палестины в СССР, отправил экземпляр автору. В 1966 году, находясь с визитом в Израиле, Симонов на встрече с тамошними писателями рассказал о том, как с удивлением и радостью получил этот подарок! А «Волоколамское шоссе» Александра Бека, также переведённое Ш. Эвен-Шошаном на иврит, вскоре было (по приказу командования формирующейся Армии обороны Израиля) использовано как пособие для обучения молодых офицеров.
Уникальным творческим подвигом завершил этот труженик последнее пятилетие своей почти 95-летней жизни, выпустив в свет пять книг русских поэтов в своих переводах на иврит: А. Ахматовой, О. Мандельштама, М. Цветаевой, Б. Чичибабина и Б. Слуцкого.
Архив писем русских писателей переводчику и принадлежавшие ему книги на русском языке (многие – с автографами авторов) после смерти Ш. Эвен-Шошана были переданы муниципалитетом г. Афула в отдел редкой книги и рукописей библиотеки Хайфского университета.
Феликс Рахлин
Значит, насчёт книги о Бабьем Яре. Пока я имею только первые черновики. Готово будет, вероятно, в начале 1965 г., а напечатано... об этом, собственно, судить ещё рано. Но я во всяком случае обязательно сообщу Вам и пришлю экземпляр. Об этом Вы не беспокойтесь. Книга получается сильная.
Роман-документ «Бабий Яр» я публикую в том виде, как написал его в действительности. Возможность подобной публикации мне до сих пор кажется чудом. Раньше я писал и публиковал в СССР свои произведения в течение 25 лет, и за всё это время ни одно из них не было напечатано в том виде, в каком я их написал.
В советских условиях чудом было уже и то, что «Бабий Яр» вообще попал в печать, – хоть в урезанном виде, но проскользнул. То был короткий период «оттепели» после хрущёвского «разоблачения культа личности Сталина», и многим казалось, что начинается серьёзная либерализация. Широко известно, что в журнале «Новый мир» по разрешению Хрущёва был опубликован «Один день Ивана Денисовича», но мало кто знает, что из того же журнала власти заставили вырезать уже подготовленные к печати романы К. Симонова, А. Бека и других, а то, что всё-таки печатали, иногда бывало урезано цензурой наполовину. И уж это точно, что половина осталась от моей повести «У себя дома», когда она в конце концов была напечатана в 1964 году в январском номере «Нового мира». Вот такая была либерализация.
Так оценил свой роман-документ сам автор в одном из писем к израильскому переводчику. И тут же уточнил: «…пока, по крайней мере» (письмо 14-е). Это «пока» длится и поныне – и неизвестно, кончится ли когда-нибудь…
«Бабьего Яра нет. По мнению некоторых <…>, его и не было», – писал А. Анатолий (Кузнецов) в заключительной главе своей книги. Сегодня, через 39 лет после того, как её не искажённая цензурой версия вырвалась в свет, многие в мире полагают, что и вся еврейская Катастрофа придумана или, по меньшей мере, сильно преувеличена. В Интернете и сегодня торчит сайт, на котором некто Михаил Никифорук, называющий себя «председателем Исследовательского Комитета Бабьего Яра», утверждает, будто «Аэрофотосъёмка до и после Отечественной войны показала отсутствие еврейских массовых захоронений» в Бабьем Яру. Про довоенные времена спорить не будем, но вот после того, как гитлеровцы, по их же собственному скрупулёзному подсчёту, за два дня, 29 и 30 сентября 1941 г., расстреляли в той киевской яме более 30 тысяч детей, стариков и женщин – ВСЁ наличное еврейское население украинской столицы, а затем в течение двух лет оккупации добавили к ним ещё десятки тысяч людей других национальностей, слова «главного исследователя» свидетельствуют разве что о его выдающейся беспардонности… Такие «исследования», вместе с сенсационным утверждением президента Ирана Ахмадинеджада о том, что не было не только Бабьего Яра, но и весь Холокост придуман, придают роману-документу об этом Яре особую, вневременную злободневность.
